Путница - Страница 128

128

Башмаки для Жара пришлось все-таки купить: «молец» наотрез отказался следовать стезей Трачнила, полагая ее слишком каменистой. Пополнили и запасы еды, и корма для коров – Альк сказал, что знает короткую дорогу к столице, но жилья на ней почти не будет.

Больше задерживаться в городе приятели не собирались, но, пересекая его по прямой, случайно влипли в собравшуюся на площади толпу.

– Что это?! – Рыска приподнялась на цыпочки, пытаясь понять, кто и зачем так жутко орет.

Альк с Жаром видели (а догадались еще раньше), но пояснять не стали. Саврянин брезгливо поджал губы, вор же с любопытством присмотрелся. Казнь подходила к концу. То, что лежало на щите (наклонном, дабы публика могла любоваться работой палача), еще сохранило очертания человеческого тела – почти утратив его облик. И еще могло кричать, что особенно радовало зрителей, отзывавшихся на каждый вопль смешками и свистом.

– За что они его так?!

– Кчин каттец? – поинтересовался Альк, тронув за плечо стоявшую впереди горожанку.

Та обернулась – глаза горят, алые влажные губки приоткрыты, грудь часто вздымается, будто кто-то ее уже распалил, а тут еще один мужчина подвернулся, – и кокетливо ответила:

– Ритарищ доносчерь. Любичь каты?

– Нэч, – отрезал саврянин. Девица разочарованно поджала губы и снова жадно уставилась на помост.

– «Доносчерь» – шпион? – шепотом уточнил Жар.

Альк угрюмо кивнул. Казнимый снова заорал, надсадно и бессмысленно. Спасти его уже не смог бы даже самый лучший лекарь, но молодое сильное тело упрямо цеплялось за жизнь, не понимая, что только продлевает свои страдания.

Глашатай звонко и радостно зачитал что-то с длинного листа (толпа одобрительно заворчала) и повторил на ломаном ринтарском, дабы осужденный тоже понял и оценил:

– Частч симнатчать. Выковырьвание…

Рыска заткнула уши и зажмурилась. Альк обхватил ее свободной рукой за плечи и начал проталкиваться сквозь толпу. Коровы якорями волоклись следом, люди недовольно ворчали, а то и ругались. Но даже мужик, которому Смерть крепко наступила на ногу, в драку не полез – слишком хотел досмотреть «выковырьвание». Так и стоял на одной ноге, придерживая отдавленную рукой и кривясь от боли.

– О Божиня, какой кошмар! – выдохнула Рыска, рискнув опустить руки только в конце длинной улицы. Криков уже не было слышно. На площади, скорей всего, тоже. – Разве можно так с живым человеком?! Это не люди, а звери какие-то!

Жар пожал плечами:

– Казнь как казнь. Бывает, и по полсотни частей пропишут. Только при мне даже до половины не дожил никто.

– Ты тоже на такое ходил смотреть?! Оно и в Ринтаре бывает?!

– Ну а чего? Все ходят… – Жар отчего-то почувствовал себя виноватым.

Рыска потрясла головой, пытаясь уложить в ней услышанное. На хуторе даже курицу старались зарубить с одного удара, а тут человека…

– Вернись, досмотри, – иронично предложил Альк вору.

– Да ну, – смущенно отмахнулся тот. – Время на такую ерунду тратить. Не в последний же раз… Эй, Рысь, ты чего?!

– Хорошо хоть к канаве отбежать успела, – вздохнул саврянин, останавливаясь.

* * *

С темнотой из сырых чащобных кустов снова полез кровожадный и «ядовитый» саврянский гнус. Жар, страдавший от него больше других, собрал охапку ромашки и бросил в костер, но от зелени повалил такой дымина, что все предпочли гнуса.

– Как там наша гитарка? – Пока ромашка догорала, вор сходил к корове, вернулся с камзольным свертком и развернул его у себя на коленях. – Во, а ты говорил – покорежится! Как новенькая, даже блестит.

– Но… это же другая гитара! – приглядевшись, опешила Рыска. Цыганская была посветлее и побольше, не от воды же съежилась!

– Саврянское гостеприимство выше всяческих похвал, – захихикал Жар, легонько похлопывая ладонью по корпусу гитары. Та отзывалась утробным гулом.

– Ты ее украл?!

– Упаси Хольга! Наоборот. Стоило мне отлучиться на четверть лучинки, как коровнюх добросердечно заменил испорченную вещь на новую. – Жар, самодовольно хихикая, поведал спутникам неизвестную доселе главу из жития святого Трачнила.

– Тащит все, что гвоздями не прибито, а что прибито – отковыряет и тоже тащит! – вздохнул Альк, забирая у вора гитару.

– А я тут при чем? Даже если мы попытаемся ее вернуть, хозяин сделает вид, что ничего не пропадало.

– А ты признайся, что пошутил про святого! – с упреком сказала Рыска.

– Тогда еще и побьют. – Саврянин ущипнул одну струну, другую. – А ничего. Получше той. – Альк взял простенький аккорд, потом сложный. – Расстроена только.

У девушки сладко защемило сердце. Она и раньше восхищалась менестрелями, но у Алька это получалось как-то… особенно. Он цеплял не мастерством, а вложенной в игру душой, будто оживляя ею струны. Вот за такой дар Рыска без колебаний отдала бы что угодно!

– Лучше б ты меня играть научил, чем мечом махать, – вырвалось у нее.

– Зачем?

– Ну… играла бы.

– Зачем?

– А ты зачем играешь? – обиделась Рыска.

– Баловство. – Настраивать гитару белокосый тем не менее не прекратил.

– Неправда! – с жаром возразила девушка. – У тебя так здорово получается… Спой что-нибудь, а?

– А что мне за это будет?

– Ну пожа-а-алуйста!

Альк усмехнулся, но согласился он или нет, Рыска узнала только через несколько щепок, когда саврянина наконец устроил звук каждой струны. Начал Альк непривычно – шепотом, речитативом, постепенно приплетая к нему музыку, усиливающуюся с каждым словом, как шквал:

Мы будем жить вечно,
Сквозь бури и битвы,
Сквозь зло и обиды
Шагая беспечно.
Мы будем жить вечно,
Бесстрашно и вольно,
Хотя порой – больно…
Хотя порой – лечь бы…
Мы будем жить вечно,
Где жить невозможно,
Развяжем лишь ножны,
Расправим лишь плечи.
Мы будем жить вечно
В обманщицах-сказках,
В балладах и красках
Картин безупречных.

128