Палач дернул за рычаг.
Пол провалился, и осужденные вместе с ним. У Рыски в животе екнуло, потом веревка впилась в горло, беспощадно его стиснув – но совсем ненадолго.
Падение продолжилось. На ногах девушка не устояла и упала на бок, больно им ударившись. Петля на шее расслабилась – все еще давила, но уже не душила вчистую. Больше плотный мешок мешал. Рыска затрясла головой, сбрасывая его, и обнаружила, что лежит на толстом слое песка под помостом. Рядом судорожно откашливался Жар. Сбоку, в щели под досками, виднелось множество всевозможных ног: и тощие, и толстые, и босые, и в башмаках, и даже рыжие собачьи лапы, две штуки – видно, передними псина оперлась о стенку.
Следом за повешенными в провал спрыгнул обескураженный палач, ухватил конец свисающей с Рыскиной шеи веревки. Причина ее возмутительного поведения обнаружилась сразу.
– Вот твари!
Веревка оборвалась у самой балки – в месте, где никто бы не подумал проверять (обычно у самой шеи на прочность дергают), зато незаметно подгрызть удобнее всего.
– Я же ее лучину назад завязывал! – не укладывалось в голове у палача. – И не отходил никуда!
Отходить-то не отходил, но и неотвязно не пялился. А вытянувшейся в струнку крысе ничего не стоит взбежать по потемневшему, цвета ее шерсти столбу.
В дырку спрыгнул глашатай. Вид у него был испуганный, шапка куда-то исчезла.
– Ты чего, ополоумел?! – напустился он на палача. – Гнилье подвязал, а казенные деньги пропил?
– Глянь! – Тот ткнул глашатаю в нос размахренным концом. – Новенькая, салом смазанная! Тьфу, видать, крыса на него и польстилась…
– Я тебя самого сейчас крысам скормлю! Слышишь, чего люди орут?!
Жар с Рыской наконец отдышались и тоже прислушались.
– Свободу невинным! Свободу! – ревела толпа. – Хольга-заступница свою волю сообщила! Чудо великое явила!
– Наместник – душегубец! – тонко взвизгнул кто-то, но его не поддержали. Хольга Хольгой, а наместник наместником.
– Чудо, мать его… – прохрипел вор, пытаясь поддеть подбородком петлю. – К Сашию такие чудеса, я уже одной ногой на небесную Дорогу ступил, а сейчас по новой…
Но палач не спешил заново подвязывать веревку. И даже назад лезть не торопился.
– Свободу-у-у! – продолжали неистовствовать люди, так напирая на помост со всех сторон, что аж доски похрустывали. Потом раздался гулкий удар, за ним еще парочка. К дыре подкатился и упал булыжник из мостовой, глашатай еле отпрыгнуть успел.
Стражники растерялись. Их было всего четверо, никто ж не ожидал от обычной казни такого безобразия. К тому же Рыска слишком хорошо думала о бесстрашии стражей закона – еще немного, и они посыпались в дыру, как спелые груши.
– А ну живо вылазьте и проваливайте!
Не успела Рыска понять, чего от нее хотят, как ее с двух сторон ухватили за локти и вышвырнули обратно на помост. Жар выскочил сам, едва веревка с рук спала. Поддержал пошатнувшуюся подругу, оглянулся. Из провала на них мрачно глядели пять с половиной пар глаз. «Мы, пожалуй, тут пока посидим», – читалось в них.
Толпа взревела так, что повешенные чуть не оглохли. Людей на площади было намного больше, чем когда на Рыску надели мешок, и они продолжали прибывать – весть о чудесном спасении быстро разносилась по городу.
– Что им надо?! – ошарашенно пролепетала девушка, цепляясь за друга. Кто и когда успел ее развязать, она даже не заметила.
– Какая разница?! Валим отсюда, покуда страже подкрепление не подоспело!
– А они нас выпустят?
Толпа действительно так облепила помост, что убегать можно было разве что по головам.
– Предсказание! Предсказание! – теперь уже орали люди, не сводя с друзей горящих глаз. – Хольгина воля! Слушайте, слушайте все!
– Кажется, они хотят, чтобы ты им что-то предсказала, – смекалисто шепнул Жар, наклонившись к Рыскиному уху. Мгновенно подстраиваться к ситуации вору было не впервой – работа такая.
– Я?! – в ужасе оглянулась та на друга.
– Ну ты же у нас видунья.
– Так ведь не вещунья!
– Какая разница?! – проникновенно зашипел вор, борясь с кхеканьем – шея припухла и все еще болела. – Ты баба… тьфу, женщина, тебе больше поверят, что твоими устами Хольга говорит! Сочини по-быстрому сказочку какую-нибудь!
– Я не могу! Мне плохо! Я, кажется, сейчас вообще упаду…
– Держись! – Жар обнял ее еще крепче. – Вспомни, как ты на таком же помосте вчера выступала! Все то же самое! У тебя ж была вещунья в байке про дерево, батраки вечно в лежку лежали, когда ты ее изображала. Вот и давай!
– Ничего не то же… – отчаянно пробормотала Рыска, озираясь. Толпа напоминала огромного пестрого паука с телом-площадью и лапками-улицами, нетерпеливо шевелящегося в предвкушении добычи. Сейчас не дождется представления, бросится и схарчит…
И вдруг – то ли усталость была тому виной, то ли все пережитое – на девушку накатило вчерашнее ощущение власти над толпой. Смотрите на меня? Ждете? Ну так получите, сейчас я заставлю вас то плакать, то смеяться!
– Внемлите мне, люди!
Жар почувствовал, что подруга навалилась на него еще больше, но голос у нее, напротив, окреп, разом заткнув прочие глотки.
– Грядет время великих испытаний! Прилетят к вам четыре могучих ветра – с запада, юга, востока и севера – и принесут с собой тучи белые, черные и пестрые, с дождем, грозой, ураганом и градом…
Жар еле сдерживался, чтобы не захохотать. Любому идиоту понятно, что какой-нибудь ветер да задует и какую-нибудь тучу с чем-нибудь да пригонит. А эти с такими лицами слушают!
Как нарочно, солнце на миг скрылось в облачке, ветерок мимоходом запустил пальцы в Рыскины волосы, расплетенные перед казнью. По толпе прокатился благоговейный вздох, кое-кто рухнул на колени.