Путница - Страница 76

– Ты согласна на утку? – вкрадчиво уточнил Альк.

– Да меня в общем-то и курица устроит, – осторожно сказала Рыска, чуя какой-то подвох.

Саврянин уже еле сдерживал смех:

– Ну купи тогда завтра. Приготовлю, пока твоего дружка не будет.

Жар, будто услышав, что речь зашла о нем, выбил задорную дробь на входной двери и сам же ее открыл.

– Наконец-то! – обрадовалась Рыска, радостно вскакивая ему навстречу. Парень с удовольствием чмокнул подругу в щеку, от него слегка попахивало легким молельным вином – надо ж проверить, что прихожанам наливаешь! – Слушай, мне тут хозяйка про конец света рассказывала – правда?!

– Все в Хольгиной власти, – напыщенно отозвался Жар и тут же рассмеялся: – А, очередной пророк объявился, ходит и людей будоражит – в плохое-то верить проще, чем в хорошее. Из столичной молельни отписали, чтоб его не слушали, а лучше поймали и выпороли за дурь.

Рыска успокоилась и захлопотала вокруг стола. Друг от ее щей нос не воротил, съел полную миску и добавки попросил. Саврянин тоже не спешил уходить на печь, сидел за компанию, пощипывая ломоть хлеба.

– А Альк обещал мне завтра курицу приготовить, – похвасталась девушка.

Вор позеленел и закашлялся, выказывая знакомство с пикантной саврянской традицией. Альк бессовестно расхохотался, вскидывая руку к лицу – на случай если ревнивый Рыскин «братец» все-таки попытается посадить ему синяк.

– А что тут такого? – пискнула мигом смутившаяся и сжавшаяся девушка.

Жар метнул на саврянина злобный взгляд и попытался помягче объяснить подруге то, что ему с таким же смехом рассказывала знакомая «цыпочка», большой знаток чужеземных купцов, в пути истосковавшихся по женской ласке.

– У них принято… ну, когда с девушкой… ее потом накормить надо. На свадьбе быка ради этого забивают, а если просто так – овечку там, гуся…

Судя по Рыскиному лицу, она все поняла и гуся, а тем более курицы расхотела.

Драться Жар не полез, но решительно потребовал:

– Кончай над девочкой издеваться, нашел забаву – в краску ее вгонять!

– Да ей палец покажи – покраснеет, – лениво возразил саврянин.

– Неправда! – возмутилась та, нервно комкая поясок.

Альк показал. Рыска немедленно покраснела, хотя больше, казалось, уже некуда.

– Ну, что я говорил? – торжествующе обернулся к Жару саврянин.

– Он на меня при этом так смотрел! – запротестовала девушка.

– Ладно, – согласился Альк. – Могу и не смотреть.

Саврянин зажмурился и оттопырил другой палец. Тоже на редкость похабный.

Рыска в сердцах ударила его по руке.

– Теперь-то что?

– Ты думал!!!

– Срочно замуж, – заключил Альк, вставая.

– А тебя… а ты… – Девушка в очередной раз убедилась в своей неспособности придумывать быстрые и хлесткие ответы, и на глаза навернулись злые колючие слезы.

– Да плюнь ты на него, – посоветовал сытый и благодушный друг. – Раз уж его даже могила исправить не смогла… Кстати, Сива меня сегодня о тебе спрашивал, привет передавал.

– Ну и ты ему от меня передай, – рассеянно отмахнулась девушка, не поняв намека. – А этому… этому… я завтра такое приготовлю, что будет знать! Тараканов жареных, вот!!!

* * *

Цыке не спалось.

Звезд на небе было мало, и те мелкие – начало лета, не вызрели еще. Шумел лес, покрикивала ночная птица, бесшумно выскакивая из тьмы и снова в нее ныряя в погоне за ночными мотыльками. Только что вроде на том конце луга орала, и внезапно под самым ухом: «А-а-ать! Кр-р-р!» Первые ночи мужики шугались, вздрагивали, потом привыкли.

У ближайшего костерка воронами нахохлились караульные – тсец и два тсарских работника-«ополченца». В лицо Цыка их знал, но близко сдружиться не удалось: все мужики держались своих кучек, как из весок приехали. Разве что внутри «кулаков» худо-бедно сошлись, и то на них опять-таки разбились по знакомству.

Справа от Цыки громко храпел Колай, слева ворочался и пыхтел Мих.

– Жарко, – раздраженно пожаловался он.

– Так скинь покрывало, – посоветовал друг.

– А без него комары заедают.

Комарье, несмотря на жару и сушь, действительно вилось облаками, но интересовалось почему-то исключительно Михом. Лежать рядом с ним было безопаснее, чем у накормленного ромашкой костра, – всех на себя оттягивает.

– Как думаешь, что сейчас на хуторе делается? – Цыка глядел на желтоватую звездочку, растущую наособицу. Из Приболотья ее тоже видать, только висит вроде повыше.

– Что, что… – проворчал чернобородый. – Небось спят все давно. Это мы, как дурни, на колких ветках ворочаемся. И ячневая каша в животе урчит, надоела – сил нет.

Цыка прихлопнул комара, не иначе как по ошибке севшего ему на лоб.

– У жены уже срок подходит.

– Не надо было Сурка бояться.

– Никого я не боялся, – обиделся батрак. – Он меня нанял, деньги хорошие посулил.

– Ну тогда радуйся, что удачно устроился, – хмыкнул Мих.

Радоваться не получалось. На душе было тоскливо и одиноко, а еще грыз червячок какой-то неправильности, будто на развилке не туда свернул – и возвращаться вроде глупо, дорога ровная, должна вывести, и неуютно на ней почему-то.

– Ты ж сам говорил, что свет повидать хочешь, а теперь на кашу жалуешься.

– Так на кашу ж, не на свет. Хотя… – Мих повернулся к Цыке, еще понизив голос, чтоб не только караульные, но и Колай расслышать не смог, если вдруг проснется. – Не нравится мне это. Лопаты им никак не подвезут, ага. А еды для полутора сотен народу на две недели просто так взяли, на всякий случай. И ты видал, чему они нас учат? С утра до вечера по лугу строем гоняют: «Первый ряд – замах! Шаг! Удар! Второй ряд – замах!..»