– А во дворец как? Через кухню?
– Зачем нам туда? Рыска, да бросай ты эту корзину! Нас уже никто не видит.
Девушка растерянно осмотрелась – что, прямо на дорогу поставить?!
Альк оборвал ее сомнения, забрав корзину и тут же, с отрывистым приказом, всучив пробегавшему мимо слуге. Тот, даже не удивившись, как миленький потащил «репу» на кухню.
– А тсаревна? – не понял Жар.
Саврянин усмехнулся и похлопал рукой по гитаре:
– Помнишь, как мы девок в кормильне подманивали?
– Ну?
– Все девки одинаковы.
Альк повел спутников не к дворцовым дверям, а в дальнюю, более заросшую часть сада. Над головами скрещивались ветки незнакомых Рыске деревьев, но мелкая редкая листва задерживала лишь толику лучей, и дорожки оставались светлыми. Народу навстречу попадалось все меньше, под конец только парочки, которые сами загодя сворачивали на другие тропки, отгораживались деревьями и клумбами. Среди них затесалась башенка-беседка: каменные стены высотой в два человеческих роста, с единственной запертой дверцей, а наверху узорчатая деревянная клеть, оплетенная доползающим с земли плющом. Есть ли внутри кто-нибудь, снизу не разглядеть. Башню окаймляла полоска воды в каменном русле – бежавший через парк ручей делал здесь петлю. В прозрачной воде стайками носились мелкие, с мизинец, ярко-красные рыбешки. Когда Рыска, любопытствуя, наклонилась над краем, они мухами слетелись со всех сторон, ожидая кормежки.
– Жар, у тебя кусочка хлебушка с собой нет?
– Ну-ну, потравите еще тсаревниных рыбок, – фыркнул Альк, снимая гитару и опускаясь на одно колено.
– Подпевать точно не надо? – не удержавшись, пошутил вор.
– Тебя когда-нибудь били гитарой? – Саврянин тряхнул головой, отбрасывая за спину упавшие на струны пряди. – Все, тихо оба!
Негромкая мелодия поплыла над водой, печально журча вместе с ней.
Отныне
Забудь мое имя,
Забудь мой голос, улыбку, объятия, цвет моих глаз.
Как листья,
Сожги мои письма,
Сожги свои чувства и клятвы, случайно связавшие
нас.
Напрасно
Не трать дней прекрасных,
Не жди в темноте у двери, что мои раздадутся шаги.
Навечно
Предай нашу встречу,
Предай меня, выстави на смех, скорее утешься
с другим.
Однажды
Пусть станет неважным,
Пусть станет ненужным когда-то безумно
желанный ответ.
Так лучше,
Так лучше, послушай,
Чем если ты горько заплачешь, узнав, что меня
больше нет…
Последний куплет Альк пропел слегка сдавленным голосом, со склоненной головой (но так, пожалуй, даже лучше вышло, проникновеннее); из беседки, неслышно открыв дверь, вышла и остановилась у воды саврянка в простом (по покрою, а не ткани – кремовый шелк с золотой нитью) платье, с распущенными по плечам волосами.
Ее высочество не была красавицей (по крайней мере, на ринтарский вкус). Но и с уродиной, которую малевали на потешных картинках, не имела ничего общего. Просто молодая женщина с точеным треугольным личиком и светлыми – светлее, чем у Алька, – глазами. Высокая шея, тонкая талия, небольшая – но при саврянской худобе такая в самый раз – грудь… Пожалуй, тут есть во что влюбиться, признала Рыска, чувствуя одновременно облегчение (она-то переживала, что их тсаревича угораздило с каким-то страховидлом спутаться!) и противную, глупую зависть: вот перед кем преклоняют колени прекрасные тсаревичи… И даже вредные крысы! На Рыску внезапно накатил жгучий стыд за простенькое платьице, завязанную на лоскуток косу и руки с обломанными ногтями. Рядом с тсаревной, наверное, совсем убого выглядит, не зря Альк вечно над ней смеется…
Сама Исенара одарила гостей одинаково радушным, ничуть не надменным взглядом.
– Вот уж кого не ожидала увидеть! – весело и удивленно сказала она, жестом дозволяя им подняться. Саврянин почтительно подал тсаревне руку, помогая переступить ручей. – Столько лет прошло… Альк Хаскиль, ты стал менестрелем?!
– Нет.
– А при дворе говорили…
– Нет. – Неподвижно стоящий мужчина глядел на нее в упор, словно пытаясь прочесть мысли, а от слов досадливо отмахиваясь – только мешают.
– Но тогда… – Тсаревна недоуменно сдвинула тонкие брови.
Альк протянул к ней руку и разжал кулак. Трубочка закачалась на переброшенной через палец цепочке, посверкивая серебряными боками.
С лица Исенары медленно сбежала улыбка. Женщина завороженно потянулась к письму, но с полпути отдернула руку и поднесла ее ко рту, прикрывая испуганно округлившийся рот.
– Альк, я…
– Я понимаю. – Саврянин, устав ждать, вложил трубочку ей в ладонь. – Иначе не взял бы на себя смелость его доставить. Не бойтесь. Кроме нас, о нем никто не знает. И не узнает.
Тсаревна трясущимися пальцами расшатала и вытащила пробку, вытряхнула свиток – и покраснела, увидев, что ей возиться с «тенью» уже не надо.
– Ты прочитал?
Альк кивнул и одновременно склонил голову:
– Простите, ваше высочество. У меня не было выбора.
– Слышать такое от путника… – Исенара наконец взяла себя в руки, даже попыталась пошутить, но губы продолжали предательски дрожать. – Ты… ты его видел?
Рыске на миг показалось, будто главный тут Альк и это перед ним готова упасть на колени измученная неизвестностью, с надеждой заглядывающая ему в глаза женщина.
– Нет. Гонец убит. Письмо досталось нам случайно.
– Убит?! Кем?
– Очевидно, тайной службой Витора. Она охотилась и за нами, не погнушавшись привлечь к этому гильдию убийц и прочий сброд.
Тсаревна заметила, как напряженно Жар с Рыской вслушиваются в их разговор, прозорливо соотнесла это с темными волосами и поинтересовалась у Алька: