– Угу. – Альк не выказал изумления: видно, тоже успел до этого додуматься.
– Может, он ее для того и похитил?
– Угу.
– Больше ничего сказать не хочешь?! – не выдержал Жар.
– Предположить, как именно он будет ее уговаривать? Сначала одну руку отпилит, потом другую…
– Тьфу на тебя!
– Угу.
Следующие две лучины скакали молча. Дорога была однообразная и скучная, чуть оживила ее только красная змейка ленты в колее. Жар натянул было поводья, но крыс царапнул ему шею.
– Не останавливайся. И так ясно, что Рыскина.
– Что они с ней сделали?!
– Думаю, просто расплели и бросили. – Крыс остервенело поскреб лапой за ухом. – Я ошибся. Райлез пока не станет ее пытать. Он ждет.
– Чего?
– Меня. Если Рыска откажется от «свечи» в его пользу, то скорей всего я снова стану крысой.
– Ты и так крыса!
– Но Райлез-то этого не знает. И дает мне возможность до него добраться.
– Думаешь, этот лоскут неспроста?
– Уверен. И лоскут, и елка, и коровы, и вчерашняя нищенка, которую они огрели плетью на скаку. Они нарочно оставляют следы, по которым мы сможем их найти.
– Сказали бы сразу: «Мы едем туда-то!» – сердито проворчал Жар. – А то высматривай тут, выспрашивай…
– А вдруг бы мы заподозрили, что это ловушка, и не поехали?
– Как это – не поехали?! Она ж наша подруга!
Крыс промолчал. Еще месяц назад не то что Райлез – сам Альк и представить не мог, что помчится через полстраны выручать какую-то весчанку, а не предпочтет сдохнуть вольной крысой.
Тсарских работников, как всегда, подняли до рассвета – покуда поедят, покуда всем задание раздадут, уж и развиднеет. Йожыг еще спал, даже паром ходить не начал. Река была тихая-тихая: казалось, чихни на берегу – услышат за десять вешек.
Мужики ежились, зевали, почесывались, от скуки глазели на воду; та шла мелкой рябью, будто ей тоже было зябко. В камышовых заводях беззвучно поднимались, выстраиваясь кружками и цепочками, пузырьки: на мелководье кормилась, вороша ил, вышедшая из омутов рыба. Самое рыбачье время.
– Эх, сетку бы, – с тоской протянул Колай. – Я вчера купался, сома видел – во!
– Такого все равно сеткой не взять, – оценил размах его рук Цыка.
– Да запросто, если умеючи! – разгорячился весчанин, зная, что протянуть невод все равно не дадут, можно безопасно хвалиться и биться об заклад. – Вот я как-то…
Батрак отмахнулся, уже жалея, что подал голос. Колая было не переспорить. Даже прижатый в угол, он умудрялся выкрутиться и найти виноватого: ветер не тот, помощник криво сетку держал, дно коряжистое, а то бы – ух!
– Надо бы пару тюков Хольгиного сенца прикупить, покуда свежее, – заметил мужичок из Йожыга, возивший тсарским работникам хлеб и молоко. Глядел он не на воду, а на остров, где пару дней вовсю шла косьба, а потом ворошение сохнущей травы. На закате савряне сметали ее в два больших стога, так четко выделявшихся на помаленьку светлеющем небе, что остров впору было называть не Пупом, а Грудью Хольги. – Знаю я этих белокосых: осенью цену вдвое заломят, да еще подмешают простой травы или невесть как хранить будут, мышами потравят. Нет уж, я лучше сам его в чистом уголке до нужды подержу…
– А что там за сено такое особенное? – заинтересовался Мих.
– Целебное, – пояснил мужичок. – Для телят поносных – самое то. Я как-то и себе заваривал, когда живот прихватило, – что ты думаешь, помогло!
– Сегодня небось уже забирать будут. – Цыка с наслаждением и тоской вдохнул принесенный ветром запах свежего сена. На хуторе, поди, давно первый покос сделали. Там южнее, теплее.
– Во-во, надо на ту сторону сплавать, договориться прямо с косарями… – Мужичок осекся: к костру вразвалочку шел знаменный.
– Ну что, ребята, поели уже? – преувеличенно бодро гаркнул он. – Дочищайте миски да идите во-о-он туда, где бревна свалены. Мастер покажет, как их в плоты вязать.
– Чего? – удивился Мих. – А на кой… Зачем?
– Переправу ладить будем.
Батрак наморщил лоб, по-прежнему ничего не понимая. Какую переправу? Куда?
– Сторожевую башню на острове поставить надо, – пояснил знаменный.
– Так он же саврянский! – охнул Колай за спиной у Цыки. Остальные потрясенно молчали, таращась то на тсеца, то на Хольгин Пуп.
– Где – саврянский? – неестественно удивился знаменный, видать ожидавший такого поворота дела. – Договорная граница посередке реки проходит, аккурат за островом. И мы на своей половине что хошь – рыбу ловить, плоты гонять, строиться – делать можем!
– Так ведь испокон веку савряне на Пупу траву косили, – робко вякнул мужичок-возница. – Это за последние годы он чуток к нашему берегу сдвинулся, река русло поменяла.
– Вот! – подхватил знаменный. – А почему?
Мужичок огорошенно почесал маковку, но, прежде чем он нашелся с ответом, тсец продолжил:
– Потому что Пуп этот – не земля, а навроде отмели или там куста камышового, сегодня здесь, завтра там. На карте никакого острова и вовсе нет, его в год раздела половодьем с макушкой накрыло.
– А если он завтра обратно откочует или потопнет? – фыркнул кто-то из лесорубов. – Башню назад везти?
Было видно, что знаменному очень хочется гаркнуть: «А ну заткнули пасти – и за работу!» Он уже и краской налился, но вместо ругани дружелюбно, почти ласково сказал:
– Странные вы, мужики! Мало ли куда савряне «испокон веку» сено воровать ходят? А если б они у вас из сарая курей таскали, тоже сказали бы: «Пущай, раз уж заведено»?
Работники смутились, запереглядывались.
– Башня на острове нам позарез нужна, – уверенно продолжал знаменный. – У белокосых в стране нынче голодно, того и гляди, войной на нас попрут. А место тут удобное, узкое, и остров их от Йожыга загораживает. Или вы хотите, чтоб савряне на нас громом средь ясного неба свалились? Опять приречные вески пожгли и жителей порубили, прежде чем мы спохватимся? Ни у кого, что ли, здесь родни нету? А если и есть – моя хата с краю?